Арсений александрович тарковский биография. Тарковский арсений александрович - биография Тарковский поэт биография

Из книги судеб. Арсений Александрович родился 25 июня 1907 года в Елисаветграде - уездном городе Херсонской губернии. В семье преклонялись перед литературой и театром, все домашние писали стихи и пьесы для «внутреннего употребления», а глава семьи, Александр Карлович, помимо занятий журналистикой (он сотрудничал в одесских и елисаветградских газетах), писал стихи, рассказы и переводил для себя Данте, Леопарди, Гюго и других поэтов.

Маленьким мальчиком Асик Тарковский вместе с отцом и братом посещает поэтические вечера столичных знаменитостей - И. Северянина, К. Бальмонта, Ф. Сологуба. По словам самого Тарковского, писать стихи он начал «с горшка». Всерьёз к его первым опытам относился из окружающих лишь друг отца доктор А.И. Михалевич, который познакомил Арсения с творчеством Григория Сковороды.

В 1923 году судьба привела его в Москву, где в то время уже жила его сестра по отцу. До поступления в 1925 году на Высшие литературные курсы, возникшие на руинах закрытого после смерти В.Брюсова его Литературного института, Тарковский живёт на случайные заработки (одно время был распространителем книг)… Вместе с Арсением на курсе учились Мария Петровых, Юлия Нейман, Даниил Андреев. В 1931 году Тарковский работает на Всесоюзном радио «старшим инструктором-консультантом по художественному радиовещанию». Пишет пьесы для радиопостановок. Примерно с 1933 года Тарковский начинает заниматься художественным переводом. Г.А. Шенгели, тогда сотрудник Отдела литературы народов СССР Государственного литературного издательства, привлекает к переводческому делу таких поэтов, как В. Звягинцева, М. Петровых, М. Тарловский, А. Штейнберг, А. Тарковского и других…

В 1940 году Тарковский был принят в Союз советских писателей. Осенью этого года он знакомится с Мариной Ивановной Цветаевой. Начало войны застает АТ в Москве. В первых числах сентября 1941 года поэт узнает о трагической гибели Марины Цветаевой и отзывается на неё горестными стихами.

Он ждёт направления в Действующую армию, которое получает в самом конце года. 3 января 1942 года Приказом Народного Комиссариата Обороны за № 0220 он «зачислен на должность писателя армейской газеты», и с января 1942 по декабрь 1943 работает как военный корреспондент газеты 1б-й армии «Боевая тревога». (На передовую для сбора информации ходил или ездил через день. Военному корреспонденту Тарковскому доводилось не раз участвовать в боевых действиях. Он был награждён орденом Красной Звезды.

13 декабря 1943 года под Городком Витебской области Тарковский был ранен разрывной пулей в ногу. В страшных условиях полевого госпиталя развивается самая тяжёлая форма гангрены - газовая. Его жена Антонина Александровна с помощью А. Фадеева и В. Шкловского достаёт пропуск в прифронтовую полосу и привозит раненого в Москву, где в Институте хирургии, ставшим на время войны госпиталем, Тарковскому производят шестую ампутацию. В 1944 году он выходит из госпиталя. В то время, когда Тарковский находился в госпитале, умирает от рака его мать, которая так и не узнала о несчастье, постигшем её сына. Для Тарковского наступает новая жизнь, к которой он с трудом приспосабливается. За ним самоотверженно ухаживает его вторая жена Мария Ивановна, навещают друзь, и дети.

В 1945 году поэт по направлению Союза писателей едет в творческую командировку в Тбилиси, где работает над переводами грузинских поэтов. В Тбилиси он знакомится с поэтами, писателями, актёрами… В том же году Тарковский готовит к изданию книгу стихов, которая получила одобрение на собрании секции поэтов в Союзе писателей (Присутствовали М. Алигер, П. Антокольский, Л. Ошанин, П. Шубин и другие.) Но судьба всё-таки догнала книжку Тарковского. После Постановления ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград” 1946 года» печать книги была остановлена…

1946 год ознаменовался для Тарковского важнейшим событием его жизни - в доме Г.А. Шенгели он знакомится с великим русским поэтом Анной Андреевной Ахматовой. До момента знакомства они уже были связаны общей судьбой - Постановление партии, призванное уничтожить Ахматову, жестоко ударило и по Тарковскому - лишило и его возможности печататься. Дружба поэтов продлится до кончины Ахматовой.

В 1962 году, когда Арсению Александровичу было уже пятьдесят пять лет, вышла его первая книга. В конце августа того же года его сын кинорежиссёр Андрей Тарковский получает Большой приз Венецианского международного кинофестиваля. Таким образом, отец и сын дебютировали в одном году. Книга «Перед снегом», вышедшая небольшим по тому времени тиражом в 6000 экземпляров, мгновенно разошлась, стала открытием для читателя и подтвердила репутацию поэта среди братьев по цеху. А.А. Ахматова отозвалась на неё хвалебной рецензией.

В шестидесятые годы выходят ещё две книги Тарковского: в 1966 году - «Земле - земное», в 1969 - «Вестник».

В 1971 году Тарковскому присуждается Государственная премия Туркменской ССР имени Махтумкули. В 1974 в издательстве «Художественная литература» выходит книга «Стихотворения». В связи с семидесятилетием (1977) советское правительство награждает Тарковского орденом Дружбы народов. В следующем году в Тбилиси в издательстве «Мерани» выходит книга «Волшебные горы», в которую наряду с оригинальными стихами включены переводы грузинских поэтов.

Начало восьмидесятых годов знаменуется выходом трёх книг поэта: 1980 - «Зимний день» («Советский писатель»), 1982 - «Избранное» («Художественная литература»), 1983 - «Стихи разных лет» («Современник»). Самое значительное из этих изданий - книга «Избранное» (Стихотворения, поэмы, переводы) - наиболее полная книга поэта, вышедшая при его жизни.

В связи с восьмидесятилетием его награждают орденом Трудового Красного Знамени. В юбилейном, 1987 году, выходят сборники Тарковского «От юности до старости» («Советский писатель») и «Быть самим собой» («Советская Россия»).

Последние годы АТ проводит в Доме ветеранов кино… Он скончался в больнице вечером 27 мая 1989 года. В ноябре 1989 года Постановлением Правительства СССР поэту присуждается посмертно Государственная премия за книгу «От юности до старости».

Первоисточник: биографический очерк,

написанный Мариной Тарковской.

45: Каждый ли имеет право на воспоминания о великих? По совести, конечно же, не тот, кто знавал поэта или писателя мимолетно, и не тот, кто выпивал с ним, и даже не тот…

Блудить пером по бумаге многие охочи. Так и мелькают фамилии: Пастернак, Ахматова, Кирсанов… Но здесь - особый случай.

В день столетия Арсения Александровича и в год 75-летия его сына, Андрея, мы публикуем притчи-воспоминания о Поэте, автор которых, считаем, имел право на своё слово о Тарковском-старшем. Именно ему, Евгению Золотаревскому , были посвящены многие автографы АТ , в том числе и такой:

«Евгению Золотаревскому с пожеланиями счастья и любовью к его поэзии.

Свои давние записи Евгений предварял вот какой преамбулой:

«С Арсением Александровичем Тарковским мы впервые встретились ещё в середине 70-х. Переписывались, частенько я наезжал в нему в гости…

Почему из всего, что было, воспроизвожу эти эпизоды? Да кто ж меня знает!

Итак, зимой он с женой жил в Москве на Садово-Триумфальной рядом с посольством Аргентины. Летом выезжал в Голицыно и Переделкино…

Скажу ещё, что последние свои годы Арсений Александрович и Татьяна Алексеевна жили в Матвеевском, на даче ветеранов кино… Что-то типа дома старости…»

Притча об отмычке

Тарковский был глубоко верующим человеком. Более того, я могу назвать его одним из крупных русских христианских поэтов. И не только послеоктябрьского периода.

Но если говорить о его поэзии, то при всей изысканности формы, необычайной красоте и точности метафор, поразительной глубине мысли его стихи казались мне усложнёнными и потому доступными пониманию лишь элиты.

Свои собственные стихи, которые досужие критики обзывали «кроссвордами», я и сам считал ещё сложнее его стихов… Однако мог предложить ключ к их тайному смыслу…

В поисках такого ключа к творчеству Тарковского я и отправился из Москвы в Псков.

По словам моего тогдашнего духовного отца Александра, там жил некий священник, входивший в десятку наблюдателей за правами человека в СССР.

А перед этим я изложил идею о возможной передаче моей рукописи через этого наблюдателя в какое-нибудь зарубежное издательство Арсению Александровичу и его жене, Татьяне Алексеевне Озерской-Тарковской. Они начали дружно меня отговаривать, пугая всевозможными неприятностями, но, видя мою настойчивость, уступили, махнув, что называется, на меня рукой…

В голодном Пскове я быстро нашёл нужный частный дом и, ведомый его хозяином, поднялся на второй этаж - по деревянной лестнице.

Заговорил наблюдатель лишь за пологом, отгораживающим меня от него в огромной комнате. Одновременно что-то писал, листал нехотя мою рукопись и хулил Иоанна Кронштадтского. Сказал:

В поэзии я плохо разбираюсь, но считаю, что Ваши стихи «там» не пойдут. Очень просты...

О ночлеге и помышлять не стоило.

Уже на остановке хозяин сунул в руку пару талонов на проезд до автовокзала и спросил:

А как Вы относитесь к стихам Мандельштама?

Прекрасный поэт!

Наблюдатель за правами человека помялся и:

Дело в том, что Мандельштам жил у нас в доме... Не знаю, не знаю... Я к нему не очень-то… Сидел, видите ли, на шее у жены... Она в школе работала…

У меня на лбу выступила испарина и застучало в висках: «Я только что вышел из дома, где жил Осип Мандельштам!»

В горле пересохло, я заговорил, еле ворочая языком:

Скажите, а после него у Вас ничего не осталось?

Знаете, всё написанное им, издано.

Да я не про то… Может, калоши хоть какие старые… на чердаке… а?..

Но после Мандельштама в доме этого человека не осталось ничего!

«У Осипа Эмильевича стихи тоже были не из простых, - размышлял я по дороге в столицу. - А может, сложные стихи - наша обычная трагедия? Народ-то, вишь ты, не очень понимает?»

Но почему тогда наблюдатель сказал про мои стихи, что они простые? Сказал - как оскорбил…

Я уже корил себя, что не остался внаглую на ночёвку в Пскове.

«Хрен с ним, с псом эти! - размышлял я. - Утром хотя бы кусок штукатурки отломал…»

Я теребил в кармане мятый оставшийся талон. Он, принятый от наблюдателя, был теперь, как измена. Нет, не Мандельштаму!.. Сложности и простоте…

«Искатель ключей!» - ворчал я на себя.

И этот поганый талон стал для меня как ложный ключ, который только и подходил что к подпольной хате с падшей девкой.

…Вскоре я уже жаловался Тарковскому.

Арсению Александровичу в то время везло: его печатали грузины, и было устроено платное выступление в Киеве. Он курил свои любимые сигареты «Кольт» и пил приличный чай. Был воспрянувший духом, улыбающийся, подтянутый, с чудесным перстеньком на пальце.

Да разве плохо, когда стихи написаны просто? - посочувствовал он мне. - Это очень хорошо!

Но, однако, это уж слишком! И в то же время я почувствовал на мгновение, что моей ладони коснулся холодок того самого искомого ключа. И сказал:

И такое я слышу от Вас? А как же быть с этим?

И процитировал его стихи:

Куда вы плывёте, в ладьях накренясь,

Косарь и псалтырщик, и плотничий князь?..

Это что - верх простоты?

Конечно! - произнёс Тарковский с удовольствием. - Это же я о Христе написал. - И протянул мне в подарок пачку «Кольта».

Я, как матёрый ворюга, крепко сжал в руке долгожданную отмычку.

Притча о банальной дороге

Как-то осенью я приехал в Голицыно, на дачу к Тарковским. Это была обыкновенная изба с небольшим садиком возле неё.

Шли затяжные, хотя и не сильные дожди, обильно питающие стынущую землю. Потёк жёлтый лист. Он был ещё не ссохшийся, а тонкий и прямой.

Слоёный пирог осени (грязь, листва, дождь) уже парил туманом и неотразимо пах ароматами торжественного увядания природы.

А Тарковский любил, чтоб солнышко светило и на небе - ни облачка. В Ставрополе такое бывает нередко, и потому я мог информировать его так: погода у нас, Арсений Александрович, стоит Тарковская.

Было ещё рано, и я разбудил дачников стуком в окно.

Тарковский - со своей гипертонией - отходил ото сна долго, тяжело и болезненно. Я помог заварить ему чай. Почитали стихи. Говорили недолго. Мне нужно было на электричку и - в Москву.

Я пообещал Арсению Александровичу листья тутовника, который он называл ласково шелковицей, и плоды боярышника, заверив, что это лучшее народное средство при повышенном давлении.

Он вызвался меня проводить и, несмотря на увещевания, вышел в сад. Здесь время от времени гулко падали на землю чудесные яблоки.

Ещё в комнате я заметил, что стены несколько угнетали его. В саду он ожил. Яблоки вызывали у него детский восторг.

Я вспомнил: «И круглого яблока круглый язык...» И показалось, что он мысленно общается с ними на этом «круглом языке» - как с живыми существами.

Откройте свой дипломат! - попросил он и стал, ловко нагибаясь и виртуозно опираясь на костыль, собирать золотые плоды с земли и бросать в чемоданчик.

Мне было как-то радостно от его внезапной ловкости, но и неудобно.

Арсений Александрович! Хватит… - пытался я остановить его, человека уже в летах, потерявшего на войне ногу, больного. Но он весело смотрел на меня, пока не накидался яблоками в своё удовольствие.

Вышли за калитку. Я думал распрощаться, но он пошёл дальше.

Вот там, - показал Тарковский вперёд костылём, - видите - киноафиша. Если под неё подлезть - Вы минуете грязь и выйдете на асфальт.

Видно, воспоминания о детских озорствах придали ему сил, и он шагал ещё и ещё. Грязь на дороге была разворочена машинами. Опять начал моросить препротивнейший дождь.

У Тарковского был обыкновенный примитивный протез, но при всей неуклюжести искусственной ноги осанка его хранила достоинство. Мы шли, чавкая и хлюпая дорожной жижей, в которую там и тут были вкраплены жёлтые листья. Дороги этой, казалось, не будет конца. И вдруг я понял, что это, к сожалению, единственная дорога!

У меня сердце сжалось…

Банально, но у нас, в нашей стране, другой-то дороги и нет!

Дождь моросил всё напористей. Туман проносился в вершинах дерев. Дорога ещё продолжалась…

Потом он возвратился назад. А я пошёл на свою электричку…

Яблоки в моём дипломате молчали до самой Москвы.

Тарковская погода ещё не царила в России.

Притча о юбилеях и осиновом коле

Приближалось 25 июня. День его рождения. К Тарковскому заходили улыбчивые друзья, поклонники. Арсений Александрович и Татьяна Алексеевна пачками получали корреспонденцию. В правительственной телеграмме из Грузии его поздравляли как выдающегося поэта… Правительство России молчало... Но это всё же был юбилей. Он любил свой день рождения. Это был юбилей!

Татьяна Алексеевна зазвала меня в свою комнату, показала дарённые ей когда-то розы, которые, как чудесные талисманы, стояли у неё годами, высохшие, но не теряющие своей привлекательности. Показала полку переведённых ею книг. И сказала:

- А ведь у нас тройной юбилей! У Арсения Александровича, у его сына (она имела в виду, - конечно, Андрея Арсеньевича, о котором говорила, что некоторые его фильмы отмечены печатью гения) и... у меня.

А что за юбилей у Вас? - поинтересовался я.

20 лет назад мы перевели с подругой книгу Маргарэт Митчелл «Унесённые ветром». Но в Россию приехал Гэс Холл, лидер компартии США, и сказал, что эту книгу в Союзе он не хотел бы видеть.

И вот теперь только её издали. Правда, маленьким тиражом, но всё же!

Я от души поздравил её и пошёл к Арсению Александровичу.

А Вы знаете, - сказал он, завидев меня, - когда-то в России была дикая, так называемая «живая обновленческая церковь». Так я знал митрополита этой церкви. Это был типичный вампир! У него была, видно, нехватка энергии. И он так иногда болел, что не мог подняться с постели. Так вот, к нему приходила его любовница (кажется, её звали Варей), он брал её за руку, отходил, и у него появлялся румянец на щеках! Она же после этого начинала болеть. Мне и хоронить его пришлось, - сказал он с отвращением. - Жаль, что не забили ему тогда осиновый кол в сердце!

Я вспомнил, что, по народному поверию, так должны поступать с мёртвыми вампирами, чтобы они не шатались потом по ночам и не пили из людей кровь.

А «живая обновленческая церковь», созданная под эгидой большевиков, чтобы вредить православию, была действительно мерзейшим явлением. Поэтому мне было понятно негодование ласкового, доброго и сдержанного Тарковского.

И я подумал, что у нас у всех не тройной, а четверной юбилей. Ведь 25 июня - День Владычицы мира! Это Она хранит нас от всех «враг видимых и невидимых».

А вурдалаки ходили по всей стране, лезли в окна и подслушивали у дверей…

О, если бы мне пришлось кое-кого из них хоронить - я бы уж непременно воспользовался тем самым колом!

А похороны-то будут не сегодня, так завтра.

Ходатайствуй о нас пред Богом, Пресвятая Дева Мария, и храни!

Только про осиновый кол не позабыть бы, упаси меня Бог!

Ставрополь

Первоисточник - ежемесячник «45-я параллель», 1991

PS-45: 5 июня 2007 года прошла поминальная служба за упокой раба Божьего Евгения в одной из грустных православных часовен… Прекрасный и практически никому не известный в России поэт Золотаревский похоронен в Ставрополе, на самом дальнем городском кладбище…

PPS-45: Книга избранных произведений Евгения Золотаревского должна выйти в США, в 2010-м… Она появится благодаря усилиям многих людей - в том числе и поэтов

Арсений Тарковский родился 25 июня 1907 года в Елисаветграде (сейчас – Кировоград) - уездном городе Херсонской губернии.

Первым известным предком Тарковского по отцовской линии был польский дворянин Матвей Тарковский. Отец Арсения - Александр Карлович, был воспитанником драматурга и актёра Ивана Карповича Тобилевича (Карпенко-Карого), одного из основателей украинского национального театра. Все члены семьи Тарковских увлекались литературой и театром, писали стихи и пьесы для чтения в кругу семьи. Сам Александр Карлович помимо занятий журналистикой писал стихи, рассказы и переводил для себя Данте, Джакомо Леопарди, Виктора Гюго и других поэтов. За участие в 1880-х годах в организации народнического кружка он находился под гласным надзором полиции, и позже три года провёл в тюрьмах Воронежа, Елисаветграда, Одессы и Москвы, после чего был выслан на пять лет в Восточную Сибирь, где начал заниматься журналистикой, и печатался в иркутских газетах. А после возвращения в Елисаветград писал для одесских и елисаветградских газет.

С памятью отца, его сложной и противоречивой судьбой связано одно из стихотворений, написанное Арсением в 1932 году:

Плыл вниз от Юрьевца по Волге звон пасхальный,
И в легком облаке был виден город дальний,
Дома и пристани в дыму береговом,
И церковь белая на берегу крутом.
Но сколько б из реки чужой воды я не пил,
У самых глаз моих висит алмазный пепел,
Какая б на глаза ни оседала мгла,
Но в городе моем молчат колокола
Освобожденные...
И было в них дыханье,
И сизых голубей глухое воркованье,
Предчувствие мое; и жили в них, шурша,
Как стебли тонкие сухого камыша,
Те иглы звонкие, смятенье в каждом слове,
Плеск голубиных крыл, и юный шелест крови
Испуганной...
В траве на кладбище глухом,
С крестом без надписи, есть в городе моем
Могила тихая. - А все-таки он дышит,
А все-таки и там он шорох ветра слышит
И бронзы долгий гул в своей земле родной.
Незастилаемы летучей пеленой
Открыты глубине глаза его слепые
Глядят перед собой в провалы голубые.

Первая жена Александра Карловича умерла в молодости, родив Тарковскому дочь. Вторая жена Александра Карловича, Мария Даниловна была учительницей. Арсений был в семье вторым ребенком, а его старший брат Валерий, погиб в бою против атамана Григорьева в мае 1919 года. Сам Арсений так же пережил тяготы и лишения Гражданской войны.

В детстве Арсений Тарковский вместе с отцом и братом посещал поэтические вечера столичных знаменитостей - Игоря Северянина, Константина Бальмонта и Федора Сологуба. Тогда же, в 1913 году, родители подарили сыну томик стихов Михаила Лермонтова, и мелодика поэзии Лермонтова поразила воображение мальчика. Он начал писать свои первые стихи. Как впоследствии говорил сам Тарковский - писать стихи он начал «с горшка». Но всерьез из окружающих к его первым опытам относился лишь друг отца доктор А.И.Михалевич, познакомившего Арсения с творчеством украинского поэта и философа Григория Сковороды, увлечение творчеством которого осталось у Тарковского на всю жизнь.

Тарковский подружился с компанией молодых людей, которые, так же как и он сам, были увлечены поэзией. Друзья писали стихи и читали их друг другу, но когда после гражданской войны на Украине была установлена советская власть, Арсений и его друзья опубликовали в газете акростих, первые буквы которого нелестно характеризовали главу советского правительства Ленина. В 1921 году авторы стихов были арестованы и перевезены в Николаев, который в те годы был административным центром области, но Арсению Тарковскому удалось убежать с поезда по дороге, после чего он три года скитался по Украине и Крыму, без средств, и вдали от поддержки семьи. Арсений узнал, что такое настоящий голод, перепробовал несколько профессий, был учеником сапожника, работал в рыболовецкой артели и переехал в Москву к сестре своего отца. Два года он перебивался случайными заработками, и поступил на Высшие литературные курсы, возникшие на месте закрытого после смерти Валерия Брюсова Литературного института, где нашел учителя и старшего друга - поэта Георгия Шенгели. Вместе с Тарковским на курсах учились Даниил Андреев, Мария Петровых и Юлия Нейман. На Литературных курсах Арсений знакомится с Марией Вишняковой, на которой женился в 1928 году.

Лев Горнунг писал в «Воспоминаниях об Арсении Тарковском»: «Маруся была единственным ребёнком у матери, которая рано развелась с отцом Маруси из-за его трудного характера и вышла замуж за талантливого врача Николая Матвеевича Петрова. Маруся очень привязалась к своему отчиму… Тарковские были влюблены друг в друга, любили своих друзей, свою работу, литературу и жили большой кипучей жизнью студентов 20-х годов… Они известили родных о своём решении, и мать Маруси, Вера Николаевна, приехала в Москву познакомиться с избранником дочери. Он ей не понравился, и она целую ночь уговаривала дочь не совершать такого опрометчивого шага, как замужество. Увидев, что это бесполезно, она взяла с дочери расписку в том, чтобы та в будущем не упрекала мать, если её жизнь с Арсением окажется неудачной. Брак состоялся, и Вере Николаевне пришлось примириться с фактом. Молодые ежегодно на каникулы приезжали в Кинешму к Петровым… Жизнь молодых пошла своим путём, несколько беспорядочно, богемно, но любовно».

Мерцая желтым язычком,
Свеча все больше оплывает.
Вот так и мы с тобой живем -
Душа горит и тело тает.

В этом браке у Арсения и Марии родилось двое детей – сын Андрей в 1932 году, будущий кинорежиссёр, и в 1934 году дочь Марина. Содержать семью Арсению Тарковскому помогала ежемесячная стипендия Фонда помощи начинающим писателям при Государственном издательстве, которую он получал в течение двух лет.

В 1929 году из-за самоубийства одной из служительниц закрылись Высшие литературные курсы. Но к тому времени Тарковский был сотрудником газеты «Гудок», автором судебных очерков, стихотворных фельетонов и басен, под которыми подписывался Тарас Подкова. В 1931 году Тарковский работал на Всесоюзном радио «старшим инструктором-консультантом по художественному радиовещанию» и писал пьесы для радиопостановок. Когда литературно-художественным отделом Всесоюзного радио ему было поручено написать пьесу «Стекло», для ознакомления со стекольным производством Тарковский направился на стекольный завод под Нижний Новгород, и уже 3 января 1932 года пьеса «Стекло» была передана по Всесоюзному радио, и сразу же подверглась резкой критике за «мистику». Так как в качестве литературного приема Тарковский ввел голос родоначальника русского стекла Михаила Ломоносова. На все нападки Тарковский ответил: «Какие вы все скучные!» - и навсегда покинул радиовещание.

Тогда же Тарковский начал заниматься художественными переводами. Работа над переводами национальных поэтов была связана с творческими командировками по Киргизии, Крыму и Кавказу. Вместе со своим близким другом Аркадием Штейнбергом Тарковский много работал над переводами поэм и стихов сербского поэта-эмигранта Радуле Марковича, публиковавшего свои работы под псевдонимом Стийенский.

В 1932 году Тарковский узнает о смерти Марии Фальц, своей юношеской любви, которой он посвятил около двадцати стихотворений. Арсений познакомился с Марией в Елисаветграде, где семья бывшего управляющего имением барона Фальц-Фейна Густава Фальца была соседями Тарковских по Александровской улице. Густав Фальц переехал в Елисаветград вместе с дочерью Марией и жил в небольшом доме, в котором в сейчас располагается музей Арсения Тарковского. Немецкая семья занимала комнаты на обоих этажах, а после смерти родителей Мария осталась жить в двух нижних комнатах с окнами в сад. Муж Марии Фальц был призван во время Первой мировой войны в армию, и пропал без вести. В это время Марию познакомила с Арсением Тарковским ее младшая сестра Елена. Мария была немного близорукой, но очень привлекательной, умной, образованной, прекрасно пела и играла на рояле, особенно часто – Шопена. Она была неизменной «душой» тёплых музыкальных и литературных вечеров. Она была старше Тарковского на 9 лет, но даже несмотря на это стала Прекрасной Дамой поэта, которой он всю жизнь посвящал стихи. В доме-музее до сих пор сохранилась небольшая сцена, на которой проходили домашние спектакли и поэтические чтения, в которых принимал участие шестнадцатилетний Арсений Тарковский.

Когда Арсений в 1925 году уехал учиться в Москву, а она - в Ленинград, они расстались. В 1926 году Тарковский приезжал к Марии в Ленинград, но она предложила ему расстаться окончательно. Она знала, что больна и не хотела связывать молодого поэта, перед которым брезжило большое будущее. В последний раз они виделись в 1928 году, во время приезда поэта к матери. Он рассказал своей любимой, что уже женат на Марии Вишняковой, а она ответила, что выходит замуж и уезжает в Одессу.

Когда в 1932 году Мария Фальц умерла от туберкулёза, Арсений Тарковский тяжело переживал эту утрату, и она стала для Тарковского не просто светлым воспоминанием юности, а Музой его поэтических прозрений:

Что мне пропитанный полынью ветер.
Что мне песок, впитавший за день солнце.
Что в зеркале поющем голубая,
Двойная отраженная звезда.

Нет имени блаженнее: Мария, -
Оно поет в волнах Архипелага,
Оно звенит, как парус напряженный
Семи рожденных небом островов.

Ты сном была и музыкою стала,
Стань именем и будь воспоминаньем
И смуглою девической ладонью
Коснись моих полуоткрытых глаз,

Чтоб я увидел золотое небо,
Чтобы в расширенных зрачках любимой,
Как в зеркалах, возникло отраженье
Двойной звезды, ведущей корабли.

И потому так проникновенно и резонансно звучат эти строки, написанные сорок лет спустя:

Как сорок лет тому назад,
Сердцебиение при звуке
Шагов, и дом с окошком в сад,
Свеча и близорукий взгляд,
Не требующий ни поруки,
Ни клятвы. В городе звонят.
Светает. Дождь идет, и темный,
Намокший дикий виноград
К стене прижался, как бездомный,
Как сорок лет тому назад

Как сорок лет тому назад,
Я вымок под дождем, я что-то
Забыл, мне что-то говорят,
Я виноват, тебя простят,
И поезд в десять пятьдесят
Выходит из-за поворота.
В одиннадцать конец всему,
Что будет сорок лет в грядущем
Тянуться поездом идущим
И окнами мелькать в дыму,
Всему, что ты без слов сказала,
Когда уже пошел состав.
И чья-то юность, у вокзала
От провожающих отстав,
Домой по лужам как попало
Плетется, прикусив рукав.

Хвала измерившим высоты
Небесных звезд и гор земных
Глазам - за свет и слезы их!

Рукам, уставшим от работы,
За то, что ты, как два крыла,
Руками их не отвела!

Гортани и губам хвала
За то, что трудно мне поется,
Что голос мой и глух и груб,
Когда из глубины колодца
Наружу белый голубь рвется
И разбивает грудь о сруб!

Не белый голубь - только имя,
Живому слуху чуждый лад,
Звучащий крыльями твоими,
Как сорок лет тому назад.

В 1936 году Тарковский познакомился с Антониной Бохоновой - женой критика и литературоведа Владимира Тренина. И летом 1937 года Арсений оставил семью. Дочь поэта, Марина Тарковская, вспоминала: «… Расстались родители, когда мы с Андреем были совсем маленькими. Для мамы это была больная тема. Мы это понимали и старались не тревожить её. Папа был человеком, целиком погружающимся в страсть. К маме он испытывал любовь глубокую и безумную, потом, когда чувство к ней перегорело, так же неистово относился к своей второй жене. У него была натура поэта, совершенно лишённая рациональности. Он Андрея предупреждает в письмах, чтобы тот «не бросался в любовь, как в глубокий колодец, и не был, как листок на ветру». Не хотел, чтобы сын повторял его ошибки… А мама наша была нигилисткой, в быту: ей ничего не нужно было - даже занавесок на окнах. Она была вне быта. Она представляла особый тип женщин, сформировавшийся в 20-е годы, для которых самым важным была духовная жизнь, а всё остальное считалось мещанством. Замуж мама больше никогда не вышла, полагая, что никакой мужчина не заменит нам отца. Она любила только его всю жизнь… И ему всё прощала, но в душе её была боль… И папа в трудные минуты жизни, когда оставался один и с ним случались разные происшествия, всегда звонил маме».

В одном из западных интервью, уже после «Зеркала», на вопрос «Что вам дали родители, вообще ваши близкие?» Андрей Тарковский рассказывал: «Получилось так, что, по существу, меня воспитывала мать. Отец с ней расстался, когда мне было три года. Он скорее на меня действовал в каком-то биологическом, подсознательном смысле. Хотя я далеко не поклонник Фрейда или даже Юнга… Отец имел на меня какое-то внутреннее влияние, но, конечно, всем я обязан матери. Она помогла мне реализоваться. Из фильма («Зеркало») видно, что мы жили, в общем, очень тяжело. Очень трудно жили. И время трудное было. Когда мать осталась одна, мне было три года, а сестре полтора. И нас она воспитывала сама. Всегда была с нами. Второй раз она уже не вышла замуж, всю жизнь любила нашего отца. Это была удивительная, святая женщина и совершенно не приспособленная к жизни. И вот на эту беззащитную женщину обрушилось всё. Вместе с отцом она училась на Брюсовских курсах, но в силу того, что у неё уже был я и она была беременна моей сестрой, она не получила диплома. Мать не сумела найти себя как человек, имеющий образование, хотя я знаю, что она занималась литературой (в мои руки попали черновики её прозы). Она могла бы себя реализовать совершенно иначе, если бы не то несчастье, которое на неё обрушилось. Не имея никаких средств к существованию, она стала работать корректором в типографии. И работала так до самого конца. Пока не получила возможности выйти на пенсию. И я просто не понимаю, как ей удалось дать нам с сестрой образование. Причём я кончил школу живописи и ваяния в Москве. За это надо было платить деньги. Откуда? Где она их брала? Я кончил музыкальную школу. Она платила учительнице, у которой я учился и до, и во время, и после войны. Я должен был стать музыкантом. Но не захотел им стать. Со стороны можно сказать: ну, конечно, были какие-то средства, раз человек из интеллигентной семьи, это естественно. Но ничего естественного в этом нет, потому что мы ходили буквально босиком. Летом вообще не носили обуви, у нас её не было. Зимой я носил валенки моей матери. В общем, бедность - это не то слово. Нищета! И если бы не мать… Я просто всем обязан матери. Она на меня оказала очень сильное влияние. «Влияние» даже не то слово. Весь мир для меня связан с матерью. Я даже не очень хорошо это понимал, пока она была жива. И только когда мать умерла, я вдруг ясно это осознал. Я сделал «Зеркало» ещё при её жизни, но только потом понял, о чём фильм. Хотя он вроде бы задуман был о матери, но мне казалось, что я делаю его о себе… Лишь позже я осознал, что «Зеркало» - не обо мне, а о матери…»

Сохранилась часть писем 1938–1939 года Марии Ивановны к бывшему мужу, в которых так видна её душа и нескончаемость её любви: «Милый Асишка! … О деньгах ты не волнуйся, т. е. волнуйся, конечно, но не очень. За этот месяц я заработала 400 р., правда работала по-каторжному. Один день со сверхурочными проработала в сутки 25 часов не спавши, с перерывом 4 часа, т. е. это уже выходит больше суток. Но нам теперь это запретили, т. ч. за июль у меня будет 300 р. Деньги твои я тратила долго, мне всегда их как-то больно тратить. Живём мы ничего. Что дети не голодают, я ручаюсь, они едят даже абрикосы, а в смысле корма, конечно, не очень шикарно, но они сыты вполне. По-французски мы читаем, но мало, я очень мало их вижу…»

«Милый Асинька! Как бы узнать о твоём здоровье?.. Если я тебе буду нужна, попроси дать телеграмму к Нине Герасимовне. Я сейчас же приду и привезу тебе что нужно. Не бойся обращаться со мной как с мамой (только не со своей), я ведь ничего с тебя не требую и ни на что не рассчитываю. Мне ничего от тебя не нужно. Ты же это видишь… О своих личных делах ты тоже не страдай, Асик, всё это проходит, забывается, и ничего не остаётся. Я всё прекрасно понимаю, со мной, Асик, было так же, и всё обошлось благополучно - я сделалась умная, тихая и спокойная. Мне ничего не надо, ничему я не удивляюсь и не огорчаюсь. И мне так спокойно-спокойно. Не огорчайся, мой дорогой, всё будет хорошо. Мы обменяем комнатки, и ты будешь жить хорошо и спокойно. Возьмёшь кое-что из мебели, у меня есть лишнее ложе (диван). Выздоравливай, моя деточка, у меня руки трясутся из-за этой телеграммы. Я так беспокоюсь, как ты там один, как тебя там лечат. Что тебе надо? Телеграфируй обо всем (и о хорошем и о плохом), если я ничего не буду получать, мне будет очень беспокойно и плохо… Нужны ли тебе деньги? Крепко целую, дети не знают, что я тебе пишу. Они тебя очень крепко любят… … Ничего не продавай, напиши, я денег достать всегда сумею. Ещё целую».

Летом 1939 года Тарковский с Антониной Александровной и ее дочерью Еленой Трениной по заданию Союза писателей СССР направился в Чечено-Ингушетию для работы над переводами местных поэтов. Но осенью того же года во время поездки в Ленинград по издательским делам он заболел дифтерией и проходил лечение в инфекционной больнице «Боткинские бараки».

В 1940 году Тарковский развелся с Марией Тарковской и вступил в официальный брак с Антониной Бохоновой. В том же году Тарковский был принят в Союз советских писателей. Поэт и переводчик Марк Тарловский, рекомендуя Тарковского произнес: «Поэт Арсений Александрович Тарковский является одним из немногих мастеров стиха, о котором мне на протяжении последних лет не приходилось слышать противоречивых мнений. Для всех, кто знает работы А.Тарковского, ясно, что это человек, в руки которого можно с полным спокойствием передать самую сложную, самую ответственную стихотворную работу. Я имею в виду стихотворный перевод. Но Арсений Тарковский - не только мастер стихотворного перевода, он поэт и если бы он не был таковым, то он не был бы и таким значительным переводчиком. Он не известен широко как поэт оригинальный, и это объясняется тем, что он не печатал своих стихотворений. Он их пишет давно, пишет по сей день, и стихи эти, по-моему, замечательные. Он настолько строг к себе как оригинальный поэт, что все, что пишет, не считает нужным печатать...»

Осенью того же года Тарковский познакомился с Мариной Цветаевой. Позже он рассказывал: «… Меня всегда привлекают несчастные любови, не знаю почему. Я очень любил в детстве Тристана и Изольду. Такая трагическая любовь, чистота и наивность, уж очень всё это прелестно! Влюблённость - так это чувствуешь, словно тебя накачали шампанским… А любовь располагает к самопожертвованию. Неразделённая, несчастная любовь не так эгоистична, как счастливая; это - жертвенная любовь. Нам так дороги воспоминания об утраченной любви, о том, что было дорого когда-то, потому что всякая любовь оказывает влияние на человека, потому что в конце концов оказывается, что и в этом была заключена какая-то порция добра. Надо ли стараться забыть несчастную любовь? Нет, нет… Это мучение - вспоминать, но оно делает человека добрей… Я её любил, но с ней было тяжело. Она была слишком резка, слишком нервна… Она была страшно несчастная, многие её боялись. Я тоже - немножко. Ведь она была чуть-чуть чернокнижница…»

… Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и всё же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть душ,
Меня не посадивший с краю.

Начало войны застало Тарковского в Москве. В августе 1941 года он проводил Марию Тарковскую с Андреем и Мариной в эвакуацию в Ивановскую область. Антонина Бохонова с дочерью так же уехала из Москвы в город Чистополь, куда были эвакуированы члены Союза писателей и их семьи. Сам Тарковский остался в Москве, прошел вместе с другими московскими литераторами военное обучение, но был «забракован» медицинской комиссией и не попал в армию. Он принимал участие в поэтических встречах, организованных Союзом писателей для москвичей. А в первых числах сентября 1941 года Тарковский узнал о трагической гибели Марины Цветаевой, и отозвался на нее стихами:

Чего ты не делала только,
чтоб видеться тайно со мною,
Тебе не сиделось, должно быть,
за Камой в дому невысоком,
Ты под ноги стлалась травою,
уж так шелестела весною,
Что боязно было: шагнёшь -
и заденешь тебя ненароком.
Кукушкой в лесу притаилась
и так куковала, что люди
Завидовать стали: ну вот,
Ярославна твоя прилетела!
И если я бабочку видел,
когда и подумать о чуде
Безумием было, я знал:
ты взглянуть на меня захотела.

А эти павлиньи глазки -
там лазори по капельке было
На каждом крыле, и светились…
Я, может быть, со свету сгину,
А ты не покинешь меня,
и твоя чудотворная сила
Травою оденет, цветами подарит
и камень, и глину.

И если к земле прикоснуться,
чешуйки все в радугах. Надо
Ослепнуть, чтоб имя твоё
не прочесть на ступеньках и сводах
Хором этих нежно-зелёных.
Вот верности женской засада:
Ты за ночь построила город
и мне приготовила отдых.

А ива, что ты посадила
в краю, где вовек не бывала?
Тебе до рожденья могли
терпеливые ветви присниться;
Качалась она, подрастая,
и соки земли принимала.
За ивой твоей довелось мне,
за ивой от смерти укрыться.

С тех пор не дивлюсь я, что гибель
обходит меня стороною:
Я должен ладью отыскать,
плыть и плыть и, замучась, причалить.
Увидеть такою тебя,
чтобы вечно была ты со мною
И крыл твоих, глаз твоих,
губ твоих, рук - никогда не печалить.

Приснись мне, приснись мне, приснись,
приснись мне ещё хоть однажды.
Война меня потчует солью,
а ты этой соли не трогай.
Нет горечи горше, и горло моё
пересохло от жажды.
Дай пить. Напои меня. Дай мне воды
хоть глоток, хоть немного.

16 октября 1941 года Тарковский уехал из Москвы в переполненном беженцами эшелоне в Казань, чтобы оттуда добраться до Чистополя. Там он с семьей жил в проходной комнате, и в тридцатиградусные морозы работал на разгрузке дров. В конце октября и в ноябре поэт создал цикл «Чистопольская тетрадь», состоявший из семи стихотворений.

За два месяца пребывания в Чистополе Тарковский написал в Президиум Союза писателей около одиннадцати писем-заявлений с просьбой направить его на фронт. В декабре 1941 года он получил вызов в Москву и на подводах вместе с группой писателей направился в Казань, чтобы оттуда поездом добраться до Москвы. Там он получил направление в армию, и 3 января 1942 года был зачислен на должность писателя армейской газеты.

С января 1942 года по декабрь 1943 года Тарковский работал военным корреспондентом газеты 1б-й армии «Боевая тревога». Ему не раз доводилось участвовать в боевых действиях, за что он был награжден орденом Красной Звезды. Солдаты вырезали его стихи из газет и носили в нагрудном кармане вместе с документами и фотографиями близких. По приказу маршала Баграмяна Тарковский написал «Гвардейскую застольную» песню, которая пользовалась большой популярностью в армии. Несмотря на труднейшие условия военного быта и повседневную работу для газеты, Тарковский не забывал создавать лирические стихи – «Белый день», «На полоски несжатого хлеба...», «Ночной дождь».

БЕЛЫЙ ДЕНЬ

Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.

В цвету серебристый тополь,
Центифолия, а за ней -
Вьющиеся розы,
Молочная трава.

Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.

Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.

В конце сентября 1943 года Тарковский получил кратковременный отпуск в качестве поощрения за боевой подвиг и увиделся после долгой разлуки со своими родными, к тому времени вернувшимися из эвакуации. 3 октября, в день рождения дочери, он приехал в Переделкино, где жила его первая семья. По дороге с фронта в Москву им было написано несколько стихотворений («Хорошо мне в теплушке...», «Четыре дня мне ехать до Москвы...» и др.).

13 декабря 1943 года в Витебской области Тарковский был ранен разрывной пулей в ногу. В тяжелых условиях полевого госпиталя у него развилась самая тяжелая форма гангрены - газовая. Его жена Антонина Александровна с помощью Фадеева и Шкловского получила пропуск в прифронтовую полосу, и перевезла раненого Тарковского в Москву, где в Институте хирургии Тарковскому произвели ампутацию ноги. Пока Тарковский находился в госпитале, умерла от рака его мать, а сам он, выписавшись в 1944 году из госпиталя, столкнулся с новой жизнью, к которой с трудом приспосабливался. В это время Тарковскому помогало то, что за ним самоотверженно ухаживала его вторая жена, навещали друзья, Мария Ивановна и дети.

В 1945 году поэт по направлению Союза писателей направился в творческую командировку в Тбилиси, где работал над переводами грузинских поэтов, в частности Симона Чиковани. В Тбилиси он познакомился с поэтами, писателями и актерами. Михаил Синельников писал о Тарковском: «Особенно много в жизни Тарковского значила Грузия. О Грузии - вереница его стихов. С Тбилиси связаны и воспоминания о некой прекрасной Кетеване, жившей в домике у подножия Мтацминды (этот дом Арсений Александрович мне однажды показал). Пылко любил он и Нату Вачнадзе… Однажды в писательском ресторане Ната проходила мимо столика, за которым сидел Тарковский. Арсений Александрович успел сказать: «У меня есть мечта идиота, что вы со мной немного посидите!» Через некоторое время они решили пожениться. Наверное, это была бы самая красивая пара XX столетия. Специально для того, чтобы выйти замуж за Тарковского, Ната приезжала в Москву. Но история вышла не менее смешная, чем грустная. У поэта были единственные приличные брюки, и предыдущая жена, развод с которой был решён и которая знала о намерениях Тарковского, спешившего на свидание, вызвалась эти брюки выгладить. Положила на них раскалённый утюг, и он провалился сквозь брюки. Имелись ещё потешные короткие брючки, в которых никак нельзя было идти к Нате… Арсений Александрович надел их и, удручённый, поплёлся к соседям, где познакомился с Татьяной Алексеевной, которая и стала его последней женой… Много лет спустя в гостях у Арсения Александровича были молодые грузинские кинорежиссёры, друзья Андрея, и вдруг по глазам он угадал в одном из них сына Наты Вачнадзе».

В Тбилиси Арсений Александрович встречался с молодой женщиной по имени Кетевана, и посвящал ей стихи. Но родители Кетеваны возражали против возможного союза их дочери с приезжим поэтом.

Ты, что бабочкой чёрной и белой,
Не по-нашему дико и смело
И в моё залетела жильё,
Не колдуй надо мною, не делай
Горше горького сердце моё.

Чернота, окрылённая светом,
Та же чёрная верность обетам
И платок, ниспадающий с плеч.
А ещё в трепетании этом
Тот же яд и нерусская речь.

В 1945 году Тарковский подготовил к изданию книгу стихов, получившую одобрение секции поэтов в Союзе писателей и рукопись книги была передана в издательство «Советский писатель», начавшую готовить ее к печати. Но дело дошло лишь до стадии «чистых листов» и сигнального экземпляра. В книге было стихотворение с упоминанием имени Ленина, которое являлось, по словам самого Тарковского «стихотворением-паровозом, и должно было вытянуть всю книгу», и ни не было ни одного стихотворения о Сталине. Но в 1945 году имя Сталина было обязательно для любого печатного издания, и после постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» в 1946 году печать книги Тарковского была остановлена, а у ее автора сохранился лишь экземпляр «чистых листов», переплетенный его другом, поэтом Львом Горнунгом. Для Арсения Тарковского начались годы, когда даже мечта о диалоге с читателем казалась невозможной, хотя он с легкостью мог бы войти в обойму печатающихся авторов, создав несколько стихотворений о «ведущей роли партии в жизни страны», и несколько стихотворений о Сталине. Друзья так же советовали Тарковскому опубликовать свои стихи под видом переводов. Но, ни первый путь, ни второй не подходили Тарковскому. Для него было важно оставаться честным перед самим собой и своим призванием. Чтобы зарабатывать себе на жизнь, он продолжал заниматься поэтическими переводами, но для зрелого поэта с ярко выраженной творческой индивидуальностью это было тягчайшем бременем.

1946 год ознаменовался для Тарковского важнейшим событием его жизни - в доме Георгия Шенгели он познакомился с Анной Ахматовой. Постановление партии, жестоко ударившее по Тарковскому, было призванное уничтожить и творчество Ахматовой. Дружба поэтов продлится до кончины Ахматовой.

1947 год был особенно трудным для Тарковского. Он тяжело переживал расставание со второй женой, которая спасла ему жизнь, приехав за ним во фронтовой госпиталь. Поэта преследовали мысли о самоубийстве, и он даже носил яд в своем кармане. Он побывал в Фирузе и Ашхабаде, разрушенным сильнейшим землетрясением, в Нукусе, где работал над переводами классика туркменской литературы Махтумкули и каракалпакской эпической поэмы «Сорок девушек». В этой поездке его в качестве секретаря сопровождала Татьяна Озерская, с которой Тарковский познакомился во время войны, попав после госпиталя в дом творчества в Переделкино.

Татьяна Озерская была москвичкой, окончившей институт иностранных языков, и работала переводчиком. Она переводила известных английских писателей, была замужем за журналистом Николаем Студенецким, и у нее был сын Алексей. Но это не помешало связать ей свою жизнь с Тарковским, который в 1948 году получил через Литфонд комнату в общей квартире на улице Коровий вал. «Коровий вал - вот мой Парнас!» - горько шутит поэт. В конце 1950 года он развёлся с Антониной Бохоновой и в январе 1951 года женился на Татьяне Озерской.

Вечерний, сизокрылый,
Благословенный свет!
Я словно из могилы
Смотрю тебе вослед.

Благодарю за каждый
Глоток воды живой,
В часы последней жажды
Подаренный тобой.

За каждое движенье
Твоих прохладных рук,
За то, что утешенья
Не нахожу вокруг.

За то, что ты надежды
Уводишь, уходя,
И ткань твоей одежды
Из ветра и дождя.

Инна Лиснянская писала Татьяне Озерской: «… Но властной и практичной матерью оказалась для Тарковского его третья жена Татьяна Алексеевна Озерская, этому уже я сама свидетельница. Она отлично поняла характер Арсения Александровича… Что же до самой Т. Озерской, пусть земля ей будет пухом, то, признаюсь, мне не особенно по сердцу женщины этого типа: крупные, твёрдые, тёртые, экономически-житейски целенаправленные, этакие «бабы за рулём». Особенно мне было неприятно в Татьяне то, как она подчёркивала детскую беспомощность, детскую зависимость Арсения Александровича от неё, даже в некотором смысле культивировала в нём эту беспомощную зависимость. И уже последние годы жизни, как мне рассказывали, Арсений Александрович совершенно не мог без неё обходиться и, если она ненадолго отлучалась, оглядывался и твердил: «Где Таня, где Таня?». Но надо воздать должное Татьяне Алексеевне Озерской. Она долгие годы непечатающемуся поэту почти ежедневно повторяла: «Арсюша, ты - гений!». Об этом мне неоднократно (а скорее всего - себе) напоминал Тарковский именно тогда, когда был удручён какой-нибудь Татьяниной грубостью. А как долгие годы непечатающийся поэт нуждался в такой поддержке - «Арсюша, ты - гений», - и говорить нечего! Возможно, благодаря именно тем чертам характера Озерской, которые мне противопоказаны, вышли в свет книги «Перед снегом», «Земле - земное».

Олег Николаевич Писаржевский, писатель и публицист, сказал о Татьяне Алексеевне: «Красота женская - понятие относительное, а вот порода - это бесспорно. В Тане порода чувствуется и на расстоянии, и при близком знакомстве».

Стихи в тетрадях

Мало ли на свете
Мне дано чужого, -
Не пред всем в ответе
Музыка и слово.

А напев случайный,
А стихи - на что мне?
Жить без глупой тайны
Легче и бездомной.

И какая малость
От неё осталась, -
Разве только жалость,
Чтобы сердце сжалось,

Да ещё привычка
Говорить с собою,
Спор да перекличка
Памяти с судьбою…

Из интервью Марины Тарковской: «Ходили слухи, что третий брак вашего отца не был счастливым. - Пять лет он сопротивлялся этому браку, понимал, что совершает роковую ошибку. Но всё-таки не сумел преодолеть очень сильную волю этой женщины. - Быть женой талантливого человека - значит, стать добровольной жертвенницей, служить ему постоянно. - Вот этого в ней как раз и не было. Татьяна Алексеевна много работала и в бытовом смысле уделяла мало внимания папе».

Внук поэта, Михаил Тарковский писал: «Грустная и поучительная вся эта история с дедушкой и его последней женой. Неохота даже писать об этом, потому что получилось так, что, имея квартиру на Садовой, свой дом, жили они все последние годы в казенных домах творчества и ветеранов кино. Помню дедушку сидящим в уже какой-то старческой вековой полудреме с какой-нибудь книгой в руке. И как каждый час заходили люди, от которых он так устал за всю жизнь, что и сказать нельзя.… В общем, загадочный человек был и беззащитный…

Во время подготовки к празднованию семидесятилетия Сталина в 1949 году члены ЦК партии поручили Тарковскому, как одному из лучших советских переводчиков, сделать переводы юношеских стихов Сталина. Но вождь не одобрил идеи издания своих стихов, и переведенные тексты так и не были опубликованы, и летом 1950 года поэт отправился в Азербайджан вместе с дочерью Мариной, Татьяной Озерской и ее сыном Алексеем. Там он работал над переводом поэмы Разула Рзы «Ленин».

22 марта 1951 года после тяжелой болезни умерла Антонина Бохонова. На ее смерть поэт отозвался стихами «Смерть меня к похоронам...» и «Фонари».

ФОНАРИ

Мне запомнится таянье снега
Этой горькой и ранней весной,
Пьяный ветер, хлеставший с разбега
По лицу ледяною крупой,
Беспокойная близость природы,
Разорвавшей свой белый покров,
И косматые шумные воды
Под железом угрюмых мостов.

Что вы значили, что предвещали,
Фонари под холодным дождем,
И на город какие печали
Вы наслали в безумье своем,
И какою тревогою ранен,
И обидой какой уязвлен
Из-за ваших огней горожанин,
И о чем сокрушается он?

А быть может, он вместе со мною
Исполняется той же тоски
И следит за свинцовой волною,
Под мостом обходящей быки?
И его, как меня, обманули
Вам подвластные тайные сны,
Чтобы легче нам было в июле
Отказаться от черной весны.

Тарковский продолжал ездить в творческие командировки, участвовал в декадах национальных литератур, встречался с поэтами и писателями, а так же занимался астрономией. В 1957 году он получил квартиру в кооперативном писательском доме у станции метро «Аэропорт». Тогда же, в 1958 году им было написано около сорока стихотворений, в том числе «Оливы», «Вечерний, сизокрылый...», «Пускай меня простит Винсент Ван-Гог...» и другие. Но трагические неудачи с публикацией первой книги надолго лишили поэта желания предлагать свои стихи к изданию.

Даже после наступления хрущевской «оттепели» Арсений Тарковский не хотел предлагать сам в печать свои произведения. Но жена поэта Татьяна Озерская и его друг Виктор Виткович, понимавшие, что в новых условиях книга Тарковского может «пройти», подготовили подборку стихов, которую поэт назвал «Перед снегом», и отнесли ее в редакцию поэзии издательства «Советский писатель». В 1962 году, когда Арсению Тарковскому было уже пятьдесят пять лет, вышла его первая книга. В конце августа того же года его сын кинорежиссер Андрей Тарковский получил Большой приз Венецианского международного кинофестиваля. Книга «Перед снегом», вышедшая небольшим тиражом в 6000 экземпляров, мгновенно разошлась, стала открытием для читателя и подтвердила репутацию поэта среди братьев по цеху. Анна Ахматова отозвалась на нее хвалебной рецензией.

В шестидесятые годы вышли еще две книги Тарковского: в 1966 году – «Земле - земное», а в 1969 году – «Вестник». Тарковского стали приглашать с выступлениями на ставшие тогда популярными вечера поэзии. В 1966-1967 годах он вел поэтическую студию при Московском отделении Союза писателей, у него появилась возможность в составе писательской делегации посетить Францию и Англию.

5 марта 1966 года умерла Анна Ахматова, и ее смерть стала для поэта большим личным горем. 9 марта вместе с Вениамином Кавериным Тарковский сопровождал гроб с телом Анны Андреевны в Ленинград, и выступил на гражданской панихиде по ней.

Памяти Анны Ахматовой поэт посвятил цикл стихотворений.

Предчувствиям не верю и примет

Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо



Мы все уже на берегу морском,

В 1971 году Тарковскому была присуждена Государственная премия Туркменской ССР имени Махтумкули, в 1974 году в издательстве «Художественная литература» вышла книга «Стихотворения», а в 1977 году в связи с семидесятилетием советское правительство наградило Тарковского орденом Дружбы народов. В следующем году в Тбилиси в издательстве «Мерани» вышла его книга «Волшебные горы», в которую наряду с оригинальными стихами были включены переводы грузинских поэтов.

5 октября 1979 года умерла Мария Вишнякова, первая жена поэта. Арсений Александрович присутствовал на ее похоронах на Востряковском кладбище. Когда в 1974 году Андрей Тарковский снял фильм «Зеркало», роль матери в пожилом возрасте исполнила Мария Ивановна Вишнякова, а стихи за кадром читал сам Арсений Тарковский. Андрей Тарковский рассказывал: «В «Зеркале» мне хотелось рассказать не о себе, а о своих чувствах, связанных с близкими людьми, о моих взаимоотношениях с ними, о вечной жалости к ним и невосполнимом чувстве долга». Памяти своей матери Андрей Тарковский так же посвятил фильм «Ностальгия».

В начале восьмидесятых годов вышли сразу три книги поэта: «Зимний день», «Избранное» и «Стихи разных лет». Книга «Избранное», состоявшая из стихотворений, поэм и переводов стала самым значительным из изданий, вышедших при жизни поэта.

В июле 1984 года на пресс-конференции в Милане заявил о своем невозвращении в Советский Союз Андрей Тарковский, уехавший ранее в Италию для съемок фильма «Ностальгия». Арсений Тарковский принял решение сына, уважая его гражданскую позицию, но в письме к нему, написанному по настоянию чиновников Госкино, он выразил свое убеждение в том, что русский художник должен жить и работать на родине. Арсений Александрович тяжело переживал разлуку с сыном, и смерть Андрея 29 декабря 1986 года стала для него страшным ударом.

Усилиями Секретариата Союза кинематографистов с имени Андрея Тарковского был снят запрет, что сняло опалу и с его отца. В связи с восьмидесятилетием Арсений Тарковский был награжден орденом Трудового Красного Знамени, и вышли его сборники «От юности до старости» и «Быть самим собой». Но в подготовке этих книг к изданию Тарковский уже не участвовал из-за плохого состояния здоровья. В эти книги вошли стихи, ранее не включенные автором в свои сборники.

Последние годы Арсений Тарковский провел в Доме ветеранов кино. К ноябрю 1988 года его состояние ухудшилось, и он был направлен на лечение в Центральную клиническую больницу. Вышедшая в апреле 1989 года книга «Звезды над Арагацем» стала последним прижизненным изданием поэта.

Арсений Тарковский скончался в больнице вечером 27 мая 1989 года. Похороны состоялись 1 июня на кладбище в Переделкине.

Там же в храме Преображения Господня его отпевали…

Я свеча, я сгорел на пиру.
Соберите мой воск поутру,
И подскажет вам эта страница,

Как веселья последнюю треть
Раздарить и легко умереть,
И под сенью случайного крова

В ноябре 1989 года Постановлением Правительства СССР поэту была посмертно присуждена Государственная премия за книгу «От юности до старости».

В последний месяц осени, на склоне
Суровой жизни,
Исполненный печали, я вошёл
В безлиственный и безымянный лес.
Он был по край омыт молочно-белым
Стеклом тумана. По седым ветвям
Стекали слёзы чистые, какими
Одни деревья плачут накануне
Всеобесцвечивающей зимы.
И тут случилось чудо: на закате
Забрезжила из тучи синева,
И яркий луч пробился, как в июне,
Как птичьей песни лёгкое копьё,
Из дней грядущих в прошлое моё.
И плакали деревья накануне
Благих трудов и праздничных щедрот
Счастливых бурь, клубящихся в лазури,
И повели синицы хоровод,
Как будто руки по клавиатуре
Шли от земли до самых верхних нот.

В 2008 году об Арсении Тарковском была подготовлена телевизионная передача из цикла «Засадный полк».

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовлен Татьяной Халиной.

Использованные материалы:

Воспоминания и интервью Марины и Андрея Тарковских
Материалы сайта www.a88.narod.ru
Материалы сайта «Википедия»
Воспоминания друзей семьи Тарковских.

Стихотворения Арсения Тарковского, звучащие в фильмах Андрея Тарковского.

Фильм «Сталкер» - в исполнении Александра Кайдановского

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло.
Только этого мало.

Фильм «Зеркало» - в исполнении Арсения Тарковского

Первые свиданья

Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: "Будь благословенна!" -
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.

А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И - Боже правый! - ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало: царь.

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи - таз кувшин, - когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...

Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

Эвридика.

У человека тело
Одно, как одиночка.
Душе осточертела
Сплошная оболочка
С ушами и глазами
Величиной в пятак
И кожей - шрам на шраме,
Надетой на костяк.

Летит сквозь роговицу
В небесную криницу,
На ледяную спицу,
На птичью колесницу
И слышит сквозь решетку
Живой тюрьмы своей
Лесов и нив трещотку,
Трубу семи морей.

Душе грешно без тела,
Как телу без сорочки, -
Ни помысла, ни дела,
Ни замысла, ни строчки.
Загадка без разгадки:
Кто возвратится вспять,
Сплясав на той площадке,
Где некому плясать?

И снится мне другая
Душа, в другой одежде:
Горит, перебегая
От робости к надежде,
Огнем, как спирт, без тени
Уходит по земле,
На память гроздь сирени
Оставив на столе.

Дитя, беги, не сетуй
Над Эвридикой бедной
И палочкой по свету
Гони свой обруч медный,
Пока хоть в четверть слуха
В ответ на каждый шаг
И весело и сухо
Земля шумит в ушах.

Жизнь, жизнь

Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом,-
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.

Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.
Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.

С утра я тебя дожидался вчера,
Они догадались, что ты не придешь,
Ты помнишь, какая погода была?
Как в праздник! И я выходил без пальто.

Сегодня пришла, и устроили нам
Какой-то особенно пасмурный день,
И дождь, и особенно поздний час,
И капли бегут по холодным ветвям.

Ни словом унять, ни платком утереть...

Фильм «Ностальгия» - в исполнении О. Янковского

Меркнет зрение - сила моя,
Два незримых алмазных копья;
Глохнет слух, полный давнего грома
И дыхания отчего дома;
Жестких мышц ослабели узлы,
Как на пашне седые волы;
И не светятся больше ночами
Два крыла у меня за плечами.

Я свеча, я сгорел на пиру.
Соберите мой воск поутру,
И подскажет вам эта страница,
Как вам плакать и чем вам гордиться,
Как веселья последнюю треть
Раздарить и легко умереть,
И под сенью случайного крова
Загореться посмертно, как слово.

Сборники

«Перед снегом» (1962)
«Земле - земное» (1966)
«Вестник» (1969)
«Волшебные горы» (1978)
«Зимний день» (1980)
«Избранное» (полное прижизненное собрание стихотворений и переводов) (1982)
«Стихи разных лет» (1983)
«От юности до старости» (1987)
«Быть самим собой» (1987)
«Благословенный свет» (1993)
Собрание сочинений в 3-х тт. (1991-1993)

Фильмы, в которых звучат стихи А. А. Тарковского

Зеркало - звучат стихи в исполнении автора.
Сталкер - стихотворение "Вот и лето прошло" читает А. Кайдановский
Ностальгия - стихотворение "Меркнет зрение - сила моя" читает О. Янковский
Посредине мира - звучат стихи в исполнении автора.
Малютка жизнь - автор с экрана читает свои стихи.

]

Арсений ТАРКОВСКИЙ
1907-1989

Арсений Александрович Тарковский - молодой поэт.
"У, как я голодал мальчишкой!
Тетрадь стихов носил под мышкой..."
Снимок сделан Л.В.Горнунгом, 1920-е годы.